«НЕПОМИНАЮЩИЕ»

Движение внутри РПЦ, оппозиционное заместителю патриаршего местоблюстителя митр. Сергию (Страгородскому; впосл. патриарх Московский и всея Руси), оформившееся в 1927 г. Наименование движение получило из-за отказа его представителей исполнять указ митр. Сергия об обязательном поминовении за богослужением советской власти и самого заместителя местоблюстителя.

С требованием ввести поминовение гос. власти столкнулся еще патриарх Московский и всея России свт. Тихон (Беллавин) вскоре после освобождения из заключения летом 1923 г. По воспоминаниям протопр. Василия Виноградова, бывшего тогда председателем Московского епархиального совета, это требование объяснялось тем, что «так как организованное Патриархом церковное управление и вся связанная с ним организация патриаршей церкви является нелегальной, то она может быть до некоторой степени еще терпима при непременном условии формального признания Патриархом Советской власти de jure, а не de facto лишь». Выражением такого признания и должно было стать поминовение власти за богослужением. По признанию протопр. В. Виноградова, «патриаршее управление хорошо понимало… ту крайнюю остроту горечи оскорбленного религиозного чувства верующих, которое не могло примириться с упоминанием за богослужением и тем самым с церковным санкционированием безбожной Советской власти» (Виноградов. 1959. С. 17-18). Однако ввиду ультимативного характера этого требования патриарху Тихону пришлось уступить и издать распоряжение, к-рое 25 сент. 1923 г. было разослано Московским епархиальным советом в виде инструкции благочинным Московской епархии. Согласно данному распоряжению, вводилась новая формула поминовения на великой и сугубой ектениях - «о богохранимой стране Российстей и о властех ея» (Следственное дело Патр. Тихона. 2000. С. 359). В сугубой ектении к этой формуле добавлялись взятые из анафоры литургии Иоанна Златоуста слова: «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». По воспоминаниям протопр. В. Виноградова, такая формула не вполне удовлетворила представителя ГПУ Е. А. Тучкова, к-рый потребовал внести в нее слово «советских»: «о стране Российской и о советских властях ее». Это требование для Церкви было уже категорически неприемлемым. Выход из затруднительной ситуации нашел Верейский архиеп. сщмч. Иларион (Троицкий), к-рый ответил Тучкову, что богослужение в Русской Церкви искони совершается на слав. языке, а слово «советский» - из русского, и поэтому вставить его «никак нельзя». Тучков был вынужден уступить, надеясь, что и в усеченном виде новое поминовение скомпрометирует патриарха в глазах верующих. Однако, подписав под нажимом власти соответствующее распоряжение, патриарх Тихон не проявлял настойчивости в том, чтобы оно исполнялось на местах. В основном новая формула стала использоваться на патриарших и отчасти на архиерейских богослужениях. При этом, по свидетельству протопр. В. Виноградова, чтобы не смущать народную совесть, некоторые «остроумные приходские диаконы» вместо возглашения «о стране Российстей и о властех ея» стали употреблять созвучное выражение «о стране Российстей и областех ея» (Виноградов. 1959. С. 21). Как писал в 1924 г. за границу бывш. обер-прокурор Синода А. Д. Самарин о распоряжении патриарха, «оно не принесло большого вреда, потому что не вошло в жизнь: приходы его не послушались и не стали поминать гонителей веры в церквах» (Патриаршее управление и ОГПУ. 2010. С. 62). Органы гос. безопасности в свою очередь тоже не стали отслеживать надлежащее выполнение инструкции.

Постепенно поминовение власти практически вышло из употребления, во мн. местах даже и не знали, что патриархом Тихоном оно в 1923 г. было введено. При этом практиковались и др. формулы поминовения власти. Напр., по свидетельству Казанского митр. сщмч. Кирилла (Смирнова), в Зырянской ссылке он и др. архиереи использовали в 1923 г. такую: «О всех иже во власти суть и о еже возглаголати в сердца их благая и мирная о Церкви Святей, Господу помолимся» (Акты свт. Тихона. С. 640).

Вслед за вопросом о поминовении за богослужением советской власти возник также и вопрос о запрете поминовения самого патриарха Тихона. 8 дек. 1923 г. Наркомат юстиции издал циркуляр о запрещении «поминания в публичных молитвах лиц, осужденных или находящихся под судом за совершение тяжких государственных преступлений», поскольку «такое чествование… носит характер явной политической демонстрации против рабоче-крестьянской власти». В циркуляре разъяснялось, что им надлежит руководствоваться, «в частности, в отношении гр. Белавина (Тихона)» (Гидулянов. 1924. С. 28). Прекращение поминовения патриарха, помимо прочего, должно было способствовать оформлению «правого течения» среди тихоновцев, недовольных компромиссной линией главы Русской Церкви. По замыслу Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) (см. Комиссия по проведению отделения церкви от государства) и ОГПУ главой новой оппозиции патриарху должен был стать управляющий московским Даниловым мон-рем архиеп. бывш. Волоколамский Феодор (Поздеевский). Согласно сводке ОГПУ от 14 янв. 1924 г., «архиепископ Феодор Поздеевский послал патриарху официальное предложение, чтобы он сам распорядился о непоминовении его за церковной службой, ввиду распоряжения Наркомюста… При этом, не дожидаясь формального ответа от самого патриарха, архиепископ Феодор распорядился о категорическом запрещении поминать вслух патриарха в своем монастыре». В той же сводке отмечалось недовольство людей, к-рые заявляли, что будут «гнать вон из приходов тех настоятелей и попов, которые перестанут поминать патриарха Тихона, точно так же, как и доселе народ выгоняет от себя «красных» попов-обновленцев» (Сафонов. 2013. С. 447). В действительности ОГПУ преувеличивало оппозиционность патриарху Тихону Даниловской группы непоминающих, к-рая оставалась по отношению к нему в канонических рамках. Если архиеп. Феодор и шел на прекращение поминовения предстоятеля Церкви, то для спасения Данилова мон-ря от закрытия, к чему сам патриарх относился с пониманием. В устной форме он разрешал не поминать себя всем, кто его об этом просили (Там же. С. 459). Т. о., если и относить возникновение движения «Н.» ко времени патриарха Тихона, то лишь по форме, а не по существу.

Сразу после кончины патриарха Тихона († 7 апр. 1925) органы ОГПУ не стали поднимать вопрос об обязательном поминовении гос. власти за богослужением. Также власть не препятствовала установлению поминовения в храмах Русской Церкви патриаршего местоблюстителя Крутицкого митр. сщмч. Петра (Полянского), несмотря на то что к моменту вступления в должность он находился под следствием. После ареста митр. Петра в дек. 1925 г. возношение его имени за богослужением в храмах Московского Патриархата в соответствии с его завещательным распоряжением продолжилось и сохранялось до кон. 1936 г. (до поступления ложного сообщения о его кончине в ссылке). Вступивший в управление РПЦ заместитель патриаршего местоблюстителя Нижегородский митр. Сергий (Страгородский) сначала не требовал обязательного возношения своего имени за богослужением. В то же время, поскольку в первый период его заместительства (в 1926) политика, направленная на защиту внутренней свободы Церкви, вызывала одобрение в широких церковных кругах, среди иерархов и рядовых клириков были те, кто сами начали поминать митр. Сергия наряду с митр. Петром. Как писал в кон. 1927 г. один из критиков заместителя местоблюстителя (вероятнее всего, мч. Михаил Новосёлов), «митрополит Сергий, приняв два года тому назад за св. послушание от Местоблюстителя митрополита Петра власть, не требовал возношения своего имени за богослужениями, т. к. ограждался, в то время, благодатным смирением, и для него было достаточно одного сознания свято исполняемого долга и единомыслия с ним всей Православной Российской Церкви» (Алчущие правды. 2010. С. 213). В целом вопрос о богослужебных поминовениях в 1925-1926 гг. особых проблем в церковной жизни не создавал.

Ситуация кардинально изменилась в 1927 г. Пробыв более 3 месяцев в заключении, митр. Сергий принял условия легализации Московской Патриархии, суть к-рых сводилась к полной политической лояльности к советской власти, включая негласный контроль органов гос. безопасности над кадровой церковной политикой. Результатом компромисса митр. Сергия с властью стало учреждение в мае 1927 г. при заместителе патриаршего местоблюстителя Временного Священного Синода, к-рый, хотя и не получил полноценной гос. регистрации, смог фактически приступить к управлению РПЦ. Следствием нового церковно-политического курса митр. Сергия и его Синода стала июльская «Декларация» 1927 г., провозглашавшая политическую солидарность Московской Патриархии с советским правительством и возлагавшая на Церковь вину за имевшую место напряженность во взаимоотношениях с властью. «Декларация» содержала отказ от прежней аполитичности РПЦ и по сути дела отождествляла антисоветскую и антицерковную деятельность: «Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас» (Известия ЦИК. 1927. 19 авг.) (имелось в виду убийство советского полпреда в Польше П. Л. Войкова - одного из организаторов расправы над царской семьей в Екатеринбурге в 1918). Июльская «Декларация» вызвала в церковных кругах множество негативных откликов и сильно подорвала авторитет митр. Сергия, к-рый он заслужил в 1926 г. При этом показательно, что наиболее остро критиковать его начали те, кто ранее его наиболее активно поддерживали, напр. заключенный в Соловецкий лагерь особого назначения Прилукский еп. сщмч. Василий (Зеленцов). В ряде мест недовольство заместителем местоблюстителя и его Синодом усиливалось начавшимися кадровыми перестановками, в к-рых видели закулисное вмешательство атеистической власти во внутрицерковные дела. В частности, осенью 1927 г. возмущение политикой Московской Патриархии выразили смещенные со своих кафедр Ленинградский митр. Иосиф (Петровых) и Ижевский еп. священноисп. Виктор (Островидов), причем в своих протестных выступлениях они получили поддержку значительной части клира и паствы Ленинградской, Вотской (Ижевской) и Вятской епархий.

В такой напряженной обстановке 21 окт. 1927 г. митр. Сергием и Синодом издан указ о поминовении за богослужением. Первый пункт этого указа предписывал единообразную формулу иерархического поминовения: «О Святейших Патриарсех православных, о Патриаршем Местоблюстителе нашем преосвященном митрополите Петре, о преосвященном митрополите Сергии и о преосвященном митрополите (архиепископе или епископе) нашем (имя-рек), (чья епархия или кто ею управляет в данное время), а в уездах - и о преосвященном епископе нашем (викарном, коему церкви уезда подчинены)». Главным нововведением в этой формуле было обязательное поминовение митр. Сергия. Также привлекало внимание исключение из формулы слов «господина нашего» применительно к поминаемым иерархам. Кроме того, как пояснял впосл. митр. Сергий, указ имел в виду «изжить чиновническую прибавку к слову Преосвященный «Высоко»» (Архив ЦНЦ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 7. Л. 6 об.).

Вторым пунктом октябрьского указа вводилось обязательное поминовение гос. власти на великой ектении по формуле: «О стране нашей и о властех ея Господу помолимся»; на сугубой: «Еще молимся о стране нашей и о властех ея, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». Мотивировкой этого пункта была объявлена необходимость привести «в исполнение постановления почившего Святейшего Патриарха Тихона и бывшего при нем Священного Синода» «согласно - Апостольскому наставлению (1 Тим 2. 2)».

Третий пункт указа касался протодиаконского возглашения после слов «В первых помяни Господи» в архиерейской литургии. Из этого возглашения (выклички) было исключено упоминание «о братиях наших, в темницах и изгнании сущих». Утвержденный указом текст выклички должен был звучать так: «О преосвященных митрополитех, архиепископех и епископех, о честнем пресвитерстве, во Христе диаконстве и о всем священническом и иноческом чине; о Богохранимей стране нашей, о мире всего мира, о благостоянии святых Божиих церквей; о спасении и помощи со тщанием и страхом Божиим труждающихся и служащих; о исцелении в немощех лежащих; о успении, ослабе, блаженней памяти и оставлении грехов всех прежде почивших православных; о спасении людей предстоящих и их же кийждо в помышлении имать, и о всех и за вся» (Вслед за июльской Декларацией. 2002. С. 300-303).

Указ о поминовении за богослужением поднял новую волну критики митр. Сергия и его Синода. В частности, их оппоненты указывали на то, что уставное поминовение власти имеет несколько иное значение, чем просто молитва о ней, поэтому к советской власти оно неприменимо: «Российская Церковь до революции возношением за богослужением имени императора выражала не свои молитвы о нем, а, вернее всего, свою зависимость от него, как от блюстителя ее интересов и до некоторой степени главы ее… Каково же настоящее отношение православной церкви к сов[етской] власти, чтобы поминать ее за богослужением?» (ГАРФ. Ф. Р-5919. Оп. 1. Д. 1. Л. 273). Вызывало несогласие и требование заместителя местоблюстителя поминать его самого: «Православная Российская Церковь, в деле созыва митрополитом Сергием Синода и издания им декларации от 16/29 июля 1927 г., перестала быть с ним единомысленна… а посему не может его имя за богослужением возносить» (Алчущие правды. 2010. С. 214). «Как поминовение м[итрополита] Сергия, так и прекращение и (без того ранее недостаточного) моления за узников имеет одну и ту же цель: затемнить личностью м[итрополита] Сергия личность м[итрополита] Петра и постепенно подготовить переход к прекращению его поминовения, а далее к созыву собора без м[итрополита] Петра и узников» (Там же. С. 279). По убеждению оппонентов митр. Сергия, его указ о поминовении служил в первую очередь интересам богоборческой власти. Так, Глуховский еп. сщмч. Дамаскин (Цедрик) писал митр. Сергию: «Вы как-то просмотрели, в каких целях была навязана (ведь Вы не совсем по своей воле ввели ее) Вам «новая формула молитвенных возношений». Ведь она служит к очевидному выявлению приемлющих и не приемлющих вашу декларацию, как известную церк[овно]-политическую платформу. Самое возношение Вашего имени, не будь декларации, не вызывало бы ни у кого возражений. Теперь же возношение имени Вашего в сознании верующих отождествляется с признанием декларации, почему и вызывает столько противодействий… Помимо вашей воли ловким маневром введением формулы достигается точное разграничение верующих, в результате коего может быть определенная формулировка обвинения со стороны известных органов: Вы не поминаете митр. Сергия, потому что не признаете его декларации, а раз вы не признаете декларации - вы контрреволюционер?» (Косик. Истинный воин. 2009. С. 273).

Октябрьский 1927 г. указ митр. Сергия способствовал оформлению церковной оппозиции ему в движение «Н.». Даже в Москве проведение в жизнь этого указа сталкивалось с большими затруднениями, что вынуждало Патриархию вновь и вновь настаивать на его исполнении. Так, в июне 1931 г. московским благочинным был разослан циркуляр: «В целях установления единообразной практики при поминовениях за богослужениями как церковных, так и гражданских властей о.о. благочинные обязаны напомнить о.о. настоятелям, а через них о.о. диаконам и протодиаконам указ Патриархии от 8/21 октября 1927 года за № 549 к неуклонному исполнению» (Архив ЦНЦ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 7. Л. 6 об.). При этом непоминовение митр. Сергия было еще довольно мягкой формой протеста против его деятельности. С кон. 1927 г. зазвучали заявления и о полном отделении от него.

В пределах СССР первым из епископов, кто порвал отношения с митр. Сергием по причине несогласия с его новым курсом церковной политики, был, по имеющимся данным, Старобельский еп. сщмч. Павел (Кратиров). Об отходе, однако, еп. Павел громко не заявлял, и он тогда большого резонанса в церковной среде не вызвал. В дек. 1927 г. с резким обличением заместителя выступил еп. Виктор (Островидов), фактически констатировав отход от митр. Сергия. Вслед за этим к заместителю с ультимативным требованием обратилась группа ленинградских сторонников митр. Иосифа (Петровых). Среди прочего они выражали неприятие октябрьского указа о поминовении и просили отменить возношение имени заместителя во время богослужения, равно как и «распоряжение об устранении из богослужебных молений о страдальцах за Церковь Христову и о возношении молений за гражданскую власть, так как таковое распоряжение, при современных условиях государственной и общественной жизни, является не чем иным, как прямым издевательством над религиозным сознанием православных верующих» (Алчущие правды. 2010. С. 290-291). Митр. Сергий отклонил ультиматум, результатом чего стало отделение от него значительной части мирян и клира Ленинградской епархии, включая 2 викарных епископов - Гдовского Димитрия (Любимова) и Копорского Сергия (Дружинина). Митр. Иосиф в янв. 1928 г. засвидетельствовал свою поддержку этого движения, к-рое по его имени начало называться «иосифлянство» и стало наиболее заметным направлением «правой» церковной оппозиции. Иосифлянское движение не ограничилось пределами Ленинградской епархии, а получило распространение и на севере, и в центре, и на юге страны. Особенно сильную народную поддержку оно получило в Центрально-Чернозёмной обл., в частности в управляемой Уразовским еп. Алексием (Буем) Воронежской епархии. О солидарности с митр. Иосифом и его викариями заявил и еп. Виктор (Островидов), в результате чего в Ижевской и Вятской епархиях движение его сторонников фактически слилось с иосифлянством. Одним из главных иосифлянских идеологов стал мч. Михаил Новосёлов, который составил весьма объемный сборник документов преимущественно антисергиевской направленности (см.: Косик. Сборник. 2009).

В февр. 1928 г. об отказе признавать за митр. Сергием и его Синодом право на высшее управление Церковью заявили архиереи Ярославской епархии, возглавляемые митр. священноисп. Агафангелом (Преображенским). Позднее, в мае того же года, Ярославский митр. Агафангел и его викарии пояснили, что принципиально власть митр. Сергия как заместителя не отрицают, но оговорились: «Распоряжения Заместителя, смущающие нашу и народную религиозную совесть и, по нашему убеждению, нарушающие каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте, исполнять не могли и не можем» (Акты свт. Тихона. С. 610). Под этими смущающими совесть распоряжениями в первую очередь имелся в виду указ митр. Сергия о поминовении за богослужением. В итоге вплоть до кончины митр. Агафангела в окт. 1928 г. Ярославская епархия оставалась «непоминающей».

В мае 1929 г. с заявлением о невозможности признания для себя обязательными распоряжений, издаваемых митр. Сергием с участием его Синода, выступил один из самых авторитетных иерархов РПЦ - митр. сщмч. Кирилл (Смирнов), к-рого поддержал ряд епископов, таких как Дамаскин (Цедрик), епископы священноисповедники Ковровский Афанасий (Сахаров) и Кинешемский Василий (Преображенский). Политику митр. Сергия осудил и патриарший местоблюститель митр. Петр. В дек. 1929 г. он призвал своего заместителя «исправить допущенную ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение, вызвавшую в ней раздоры и разделения и омрачившую репутацию ее предстоятелей» (Там же. С. 681). Всего же от митр. Сергия в кон. 20-х - нач. 30-х гг. XX в. в пределах СССР отошло ок. 40 правосл. иерархов. С этой цифрой сопоставимо число порвавших связь с Московской Патриархией рус. зарубежных архиереев, из к-рых лишь единицы сохранили каноническое общение с заместителем местоблюстителя.

Степень неприятия политики митр. Сергия и оценка меры экклезиологической поврежденности сергианства в кругах правой церковной оппозиции были различными. Наиболее радикальные оппозиционеры, как, напр., еп. Виктор (Островидов), прямо заявляли о безблагодатности сергианских священнодействий наравне с обновленческими. Более умеренные «Н.», такие как митр. Кирилл, отвергали подобный подход, призывая не смешивать проблемы церковного администрирования и политики с вопросами благодатности таинств. При этом митр. Кирилл допускал выражения типа «обновленческая природа сергианства» (см.: История РПЦ. 1997. С. 982). Неоднородность движения «Н.» иногда порождала внутренние трения в нем. Так, напр., некоторые из иосифлян жестко критиковали московскую «непоминающую» общину прот. сщмч. Сергия Мечёва. Определенную отстраненность от др. «Н.» проявлял глава даниловцев архиеп. Феодор (Поздеевский). Однако было бы ошибкой проводить жесткое деление различных течений внутри церковной оппозиции митр. Сергию. Митр. Кирилл, напр., достаточно тепло отзывался о еп. Викторе, а митр. Иосиф в 1937 г., после получения ложного известия о кончине митр. Петра, заявил о готовности признать митр. Кирилла главой РПЦ. Также далеко не всегда можно было провести четкую границу между теми, кто отказывали митр. Сергию в подчинении, и теми, кто сохраняли с ним единство. Так, сосланный в 30-х гг. XX в. в Ср. Азию бывш. викарий митр. Агафангела - Ростовский еп. Евгений (Кобранов) пытался поддерживать общение и с митр. Иосифом (Петровых), и с Ташкентским митр. Арсением (Стадницким), номинально состоявшим в Синоде при заместителе местоблюстителя. Видный представитель укр. «Н.» Уманский еп. сщмч. Макарий (Кармазин), высланный в Казахстан, не усомнился принять ссыльного сергиевского Симферопольского еп. сщмч. Порфирия (Гулевича) и совершать с ним домашние богослужения.

Ответом митр. Сергия на выступления против него стали многочисленные запрещения оппозиционеров в священнослужении, к-рые они, как правило, игнорировали, считая действия заместителя неканоничными. В то же время среди «Н.» были те, кто признавали силу прещений митр. Сергия и соответственно стремились их избежать. Имели место случаи, когда не поминавшие заместителя священники поминали своих правящих епископов, к-рые в свою очередь митр. Сергия и власть за богослужением поминали. Бывали и совершенно экстравагантные ситуации, как, напр., в Ярославской епархии после кончины митр. Агафангела, когда новоназначенный правящий Ярославский архиеп. Павел (Борисовский; впосл. митрополит) под давлением паствы на время прекратил поминовение митр. Сергия, оставаясь при этом членом Временного Патриаршего Свящ. Синода при нем (см.: Мазырин. 2006. С. 313-314). Примером сложной коллизии стало поведение Серпуховского еп. Мануила (Лемешевского; впосл. митрополит), к-рый в кон. 20-х гг. XX в. проявил себя как борец с иосифлянством в Ленинграде и Серпухове, а в 30-х гг. примкнул к «Н.» и тайно рукоположил для мечёвцев неск. священников, но затем выдал их НКВД.

Органы гос. безопасности начали преследовать «Н.» как недостаточно лояльных к советской власти сразу же после возникновения движения. Если первоначально аресты оппозиционеров были выборочными, то с 1929 г. они стали массовыми, и к нач. 30-х гг. практически все ведущие представители «Н.» в СССР подверглись репрессиям, что, впрочем, было связано не только с их целенаправленным преследованием, но и с общим ужесточением антирелиг. политики в стране. В течение 30-х гг. открытые проявления церковной оппозиции в основном были подавлены, а в ходе массового террора 1937-1938 гг. практически все ее видные представители, еще остававшиеся в живых, были физически уничтожены (как и большинство сторонников митр. Сергия).

Изменение политики советской власти в отношении Московской Патриархии в годы Великой Отечественной войны не привело к прекращению преследований оставшихся «Н.». Напротив, вскоре после избрания и интронизации патриарха Сергия, осенью 1943 г., органами гос. безопасности было сфабриковано масштабное следственное дело «Антисоветское церковное подполье», к к-рому привлекли последних остававшихся в живых архиереев из числа «Н.» - епископов Афанасия (Сахарова) и Василия (Преображенского), а также близких к ним клириков и мирян.

Еп. Афанасий (Сахаров) оказался единственным «Н.» архиереем, к-рый в заключении пережил предвоенный террор и военные годы. В новых условиях жизни РПЦ он принял решение примириться с Московской Патриархией, что впосл. описывал духовным чадам следующим образом: «Когда в 45 г., будучи в заключении, я и бывшие со мною иереи, не поминавшие м[итрополита] С[ергия], узнали об избрании и настоловании П[атриарха] Алексия, мы, обсудивши создавшееся положение, согласно решили, что так как, кроме П[атриарха] А[лексия], признанного всеми Вселенскими Патриархами, теперь нет иного законного Первоиерарха Русской поместной Церкви, то нам должно возносить на наших молитвах имя Патр[иарха] А[лексия] - как Патриарха нашего, что я и делаю неопустительно с того дня» («Молитва всех вас спасет». 2000. С. 418). Примеру еп. Афанасия последовали и др. «Н.», однако не все. Наиболее радикальная часть оппозиции осталась непримиримой. В итоге возникшее во многом из «Н.» катакомбное движение, лишаясь с годами не только архипастырей, но и канонически поставленных пастырей, стало постепенно изменяться, приобретая все более ярко выраженные сектантские черты. Нек-рые дожившие до 80-х гг. представители движения перешли под омофор РПЦЗ, другие же стали сектантами.

В 20-30-х гг. принадлежность «Н.» к РПЦ, несмотря на внешнее отделение от Московской Патриархии, не вызывает сомнений. Убедительным подтверждением внутрицерковного характера движения «Н.» стала в 2000-х гг. канонизация значительного числа его представителей, как сравнительно умеренных (митр. Кирилл, митр. Агафангел), так и весьма жестко выступавших против митр. Сергия (еп. Виктор, Михаил Новосёлов).